Когда нам кто-то делает замечание: «Вы неправильно употребили то или иное слово», — а что такое неправильное употребление слов? Как в принципе об этом можно говорить? Первое, что приходит в голову, — давайте заглянем в словарь. Но всегда ли нам поможет при этом словарь?
Мои студенты, к сожалению, очень часто снабжают меня совершенно фантастическими примерами. Одна студентка написала в сочинении, как выглядела дверь в танцевальную студию, в которой она когда-то занималась: «Дверь в студию была расположена чуть выше фасада здания, поэтому порог был сделан в виде трех ступенек». Я, естественно, задала ей ядовитый вопрос: «А где находилась дверь: на крыше или, может быть, в небесах? Как вообще могло получиться такое?» И барышня дает мне совершенно замечательный ответ: «Ну, как называется эта полосочка внизу здания, я забыла?» То есть она имела в виду фундамент. Более того, давайте задумаемся: для нее фундамент — это не несущая конструкция, на которой стоит весь дом, а «полосочка внизу здания». На родном языке девочка, взрослая барышня, путает слова на букву «ф», потому что они оба являются деталями архитектурного сооружения. Совершенно странная ситуация. Как такое вообще может получаться?
Дети и язык Лингвист Екатерина Протасова о корпусе детской речи, аморфных словах и интонировании эмоций
Мой сынишка, когда ему было около двух лет, называл лошадку «цок-цок-цок», а собачку «вавка». И вот идем мы с ним по двору и видим огромного дога. Он говорит: «Мама, цок-цок-цок!» «Нет, — говорю я. — Это не лошадка, это собачка — вавка». «Не-а», — возмущенно говорит мой сынишка. Как так может получиться? Значит, для него кошка, собака, лошадь различались только по одному признаку — по размеру. И вдруг он сталкивается с тем, что большая, как лошадь, как ему кажется (он видел пони), собака. Так не бывает. И я ему говорю: «Посмотри, пожалуйста, на ножки, у нее нет копыт, у нее коготки, она стучит по асфальту коготками, а вовсе не копытами». И он с таким сомнением посмотрел на эту «лошадь».
Почему так происходит? Оказывается, ребенок вначале откуда-то, подражая нам, воспринимает, что этот объект или этот класс объектов — со временем он это понимает — называется так-то. Но у него признаки к этому классу объектов пока еще не приписаны, вернее, они приписаны, но какие-то свои. Постепенно, общаясь со взрослыми, ребенок понимает, какие признаки есть у того или иного объекта. И это совершенно замечательное свойство, которое проявляется гораздо раньше, чем сформировался какой бы то ни было словарь.
Замечательным образом Александра Залевская, знаменитый психолингвист и психолог, говорит, что слово, которое мы осваиваем в детстве, является живым поликодовым гипертекстом. То есть мы воспринимаем слово вместе с его звучанием, ассоциациями, которые оно у нас вызывает. Скажем, елка может ассоциироваться в нашем сознании с запахом мандаринов, с праздником, с разбитыми игрушками, с наказанием за эти разбитые игрушки — мало ли с чем еще, у каждого своя ассоциация.
И если мы осваиваем слово как живой поликодовый гипертекст, то никаких трудностей не возникает.
Постепенно мы корректируем все необходимые признаки и приходим к тому, что есть в языке.
Другое дело, если мы осваиваем слово каким-то другим образом. Каким? Нас с вами в нашем современном мире окружает огромное количество слов, значений которых мы даже не знаем, мы не догадываемся, что это слово значит. По телевизору мы слышим огромное количество незнакомых слов, иногда даже не очень точно их воспринимаем на слух, воспроизводим с ошибками. А уж когда студенты начинают эти незнакомые слова писать, они делают совершенно фантастические ошибки. Откуда берется значение вот такого слова?
Совершенно замечательный логик, математик Владимир Андреевич Успенский в статье, если не ошибаюсь, 1978 года или 1980-го — это старая статья — рассматривал ве́щные ассоциации слова «авторитет». Слово абстрактное, а ассоциации самые обычные: тяжелый, твердый, теплый. Откуда они берутся? У него совершенно замечательная математическая модель, что мы слышим слова в разных контекстах и из этих контекстов вычисляем, что может значить незнакомое нам слово. Но там нужны два условия. Первое условие — чтобы у нас было много разнообразных контекстов. Второе условие — чтобы нужное нам слово встречалось достаточно часто, тогда мы постепенно его выведем.
Но что будет, если, скажем, будут встречаться слова недостаточно часто или в недостаточно разнообразных контекстах, как чаще всего бывает, когда мы слышим слово по телевизору. Какое-нибудь слово «импичмент», скажем: «Фракция коммунистов объявила импичмент президенту или инициировала процедуру импичмента», «Президенту Бараку Обаме угрожает импичмент, если демократы проиграют на выборах в следующем году». Откуда мы должны узнать, что импичмент — это особая правовая процедура? Максимум, что мы можем из этих контекстов услышать, что это что-то вроде отставки, какое-то порицание президента, может быть, но точного значения слова мы не узнаем.
Когнитивная лингвистика Лингвист Андрей Кибрик о теории метафор, когнитивном обязательстве и автономной концепции языка
В результате получается, что у нас значение слова приблизительное. Моя барышня, конечно, слышала слово «порог», но она слышала: «Мы простимся с тобой у порога», «Она встретила его на пороге дома», может быть, «Он споткнулся о высокий порог». Ей не пришло в голову, что порог — это планочка внизу в дверном проеме. Высокий порог делался в старых избах, чтобы не дуло, чтобы нечистая сила не проходила, нельзя было выметать за порог какие-то вещи. Она всего этого не знала. Она не строила вместе с отцом или дедом какой-нибудь дом. И студентка сформировала подсознательно такую странную систему, у нее огромный мешок слов, которые обозначают детали дома, она не знает, чем отличается фасад от фундамента. И такое часто бывает со всеми нами.
Слово «фасад», между прочим, в свое время означало только лицевую часть дома. Как так получилось, что сейчас фасад означает и боковую часть дома, и даже заднюю часть дома? На самом деле действовал тот же самый механизм: кто-то вначале использовал слово «фасад», зная, что оно значит по-французски, — оно связано со словом face («лицо»). А потом человек подумал: есть прекрасное название «фасад» для лицевой части дома, а как назвать боковую? Пусть будет боковой фасад, пусть будет задний фасад. И получилось то, что сейчас зафиксировано уже в серьезных словарях. Ровно так мы используем слово «фасад»: у нас есть боковой фасад и задний фасад, что странно звучит для человека, который изучал французский.
Здесь мы находим корень к изменению слов. Но всякий ли словарь должен всегда вносить эти изменения в текст? Лексикографы знают, что это осуществляется далеко не всегда. Может быть, какое-то значение слова войдет потом в язык, а какое-то исчезнет бесследно.
Есть совершенно замечательный пример из Акунина. У Бориса Акунина в двух романах, в «Статском советнике» и «Левиафане», используется слово «окаём» в значении оконный проем, рамка окна. У него герой выскакивает в окаём, убив жандармского генерала, другой всматривается в иллюминатор и в окаёме что-то видит.
Странное значение. Войдет ли оно когда-нибудь в словари, ведь Акунин достаточно популярный писатель?
Изначально, если мы с вами посмотрим в словарь, есть слово «окаёмка», которое значит границу какого-то объекта, и есть слово «окоём», которое в словарях зафиксировано в значении горизонт, то, что можно охватить оком, глазом.
И мы должны задуматься, надо ли включать в словарь это акунинское значение или это останется окказионализмом, авторским значением? Поэтому мы должны понимать, что словарь не всегда является лекарством. Но что для нас важно? Что значение слова формируется из контекста. В свое время Владимир Андреевич Звегинцев говорил, что любое изменение сочетаемости влияет на изменение значения слова. И когда мы смотрим на то, где же скрывается от нас значение слова, где его можно узнать? На самом деле, как справедливо нам показывал на примере слова «авторитет» Владимир Андреевич Успенский, значение слова скрывается в контекстах, в которых оно употребляется. Поэтому наша задача — внимательно вчитываться в контекст и быть самими себе лексикографами.
