Комиссия по расследованию причин авиакатастрофы: Их не должно было быть в этом самолёте - 28 Мая 2012

Мацей Лясек: Добрый день.

Моника Олейник: Tолько 16 процентов опрошенных доверяют рапорту Ежи Миллера. Как вы думаете, почему так мало, и почему так много людей верит в то, что 10 апреля был совершён теракт?

Мацей Лясек: Жалко, что не был проведён опрос: сколько людей прочитало наш рапорт с приложениями, плюс материал, который был опубликован месяцем позже, то есть протокол с приложениями, которые подготовили военные. В общей сложности это почти полторы тысячи страниц. В этом рапорте, шаг за шагом, вполне ясно написано, что же привело к этой катастрофе. Если мы разговариваем с людьми, которые имеют другое мнение, первый вопрос должен быть таким: прочитали ли вы рапорт и поняли ли вы его.

Моника Олейник: Я думаю, что кандидаты наук и профессора, которые занимаются этим делом, эксперты Антония Мацеревича читали этот рапорт. И они утверждают, что столкновения с берёзой не было, а были взрывы на борту самолёта, два взрыва.

Мацей Лясек: Мне трудно спорить с такой теорией, потому что эксперты, привлечённые парламентской группой депутата Антония Мацеревича, не имели доступа к тем материалам, с которыми мы работали. Данные, содержащиеся в этом рапорте, в совершенстве соотносятся со всеми доказательствами, которые удалось получить.

Моника Олейник: Господин доктор, были ли эксперты Ежи Миллера в Смоленске, исследовали ли они берёзу?

Мацей Лясек: Да, конечно. У нас есть снимки этой берёзы, в которой остались элементы крыла самолёта, есть снимок крыла – того элемента, который отпал после столкновения с берёзой, и того, который упал в такую рощицу, если я хорошо помню – берёзовую, в другом месте. Все эти следы прямо говорят о том, как произошла эта катастрофа.

Моника Олейник: Самолёт «Ту-154» не столкнулся с берёзой и не сломал о неё крыло. Удар в берёзу не мог стать причиной перевёртывания, падения и катастрофы самолёта, а также смерти всех пассажиров – так утверждают эксперты Антония Мацеревича. Один из взрывов имел место более или менее в середине длины левого крыла, и он привёл к крупным локальным повреждениям, в итоге разделяя крыло на две части.

Мацей Лясек: Даже осмотр обломков, проведённый членами нашей комиссии на месте происшествия, не выявил никаких следов явления, о котором тут пишут эксперты господина депутата Мацеревича. А второй взрыв, как я слышал, должен был разорвать фюзеляж. Как это можно доказать? Хотя бы анализом самописца. Самописец, как я раньше говорил в одном из интервью, регистрирует, в числе прочего, повышенное давление в кабине. Если бы произошёл взрыв, повышение давления было бы зарегистрировано. А тут ничего такого нет, нет никакой аномалии в регистрации этого параметра, которая указывала бы на какие-то ненормальные события, не связанные с той трагической концовкой полёта.

Моника Олейник: То есть вы однозначно исключаете теракт, да?

Мацей Лясек: Мы однозначно исключили теракт на основании анализа регистраторов полётных параметров, а также на основании экспертизы, проведённой по поручению военной прокуратуры Военным институтом химии и радиометрии, где материалы для выполнения такого рода исследований на исключение отравляющих, радиоактивных, взрывчатых веществ были собраны специалистами - не членами нашей комиссии, а военной жандармерией и сотрудниками этого института.

Моника Олейник: Вчера Ярослав Качиньский сказал, что самолёт, который ударился в здание ВТЦ, не потерял крылья. И что скажет по этому поводу доктор Мацей Лясек?

Мацей Лясек: Самолёт, который 11 сентября ударился в здание World Trade Centre, можно сказать, был летающей бомбой. У него в баках было много горючего - это произошло, можно сказать вскоре после взлёта. На каком основании можно утверждать, что самолёт, который столкнулся с железобетонной конструкцией небоскрёба, сохраняет свои крылья? Там не произошло отсечение части конструкции этого здания, а произошёл взрыв горючего и пожар. Пожар, который привёл к нарушению прочности конструкции, и в результате – к разрушению этого здания.

Моника Олейник: Я прочитаю дальше рапорт Антония Мацеревича: „Характер разрушений «Ту-154», в том числе значительный разброс его обломков на территории более одного гектара, исключает, что произошло только аварийное приземление, так как ни одна аварийная посадка самолёта этого типа на залесённой территории, независимо от того, насколько она была неудачной и под каким углом, не могла привести к такому расчленению конструкции”.

Мацей Лясек: Ну и тут мы имеем дело с очередным непониманием фактов и непониманием физики этого явления. Самолёт не совершал аварийную посадку, самолёт столкнулся с препятствием, перевернулся почти на 180 градусов и в таком положении столкнулся с землёй на большой скорости, 270 километров в час. Это неизбежно ведёт к разрушению конструкции, и в таком случае, к сожалению,с высокой степенью вероятности, граничащей с уверенностью – к гибели всех людей, находящихся на борту такого самолёта. Я скажу в общих чертах – если бы этот самолёт приземлялся так, как они показывают, то есть не переворачивался, ни с чем не сталкивался, пытался приземлиться перед аэродромом, то, возможно, повреждения были бы значительно меньшими. Но не в этом случае. Мы должны помнить об одной вещи. Этот самолёт, вопреки тому, что нам пытаются навязать, оказался ниже уровня аэропорта гораздо раньше, чем столкнулся с берёзой. Россияне дали согласие на снижение только до ста метров. А самолёт оказался как бы на несколько метров ниже поверхности аэропорта, в нескольких метрах над землёй.

Моника Олейник: Почему?

Мацей Лясек: Экипаж непрерывно контролировал полёт. Серия ошибок в лётной подготовке, серия ошибок, совершённых в этом полёте, отвлечение внимания экипажа от выполняемых действий и, по моему мнению, нерациональное решение о приземлении в аэропорту, где погодные условия в пять раз хуже, а видимость в пять раз ниже, чем минимум, позволяющий приземляться в этом аэропорту – это достаточная причина для трагического, к сожалению, окончания этого полёта.

Моника Олейник: Они хотели приземляться или хотели проверить?

Мацей Лясек: В своём рапорте мы указали, что они хотели снизиться до высоты 100 метров, но, к сожалению, ошибки в лётной подготовке, ошибки в методике выполнения такого манёвра привели к тому, что уход на второй круг был начат слишком поздно, неправильно, и в итоге они привели к тому, о чём я говорил – снижение до малой высоты, столкновение с первыми препятствиями на местности раньше, чем с берёзой, что документировано в нашем рапорте.

Моника Олейник: Нужно помнить и о том, что россияне ввели поляков в заблуждение.

Мацей Лясек: Россияне подавали неточные данные, касающиеся положения самолёта на курсе и на глиссаде, и мы указали это в своём рапорте.

Моника Олейник: И это была одна из причин катастрофы.

Мацей Лясек: Нет, это не была одна из причин катастрофы, это был один из факторов, который мог нарушить восприятие пилота. Но пилот – я хочу это особо подчеркнуть – не имеет права снижаться ниже ста метров барометрической высоты над уровнем аэродрома, не имеет права, это правило, которое...

Моника Олейник: Так что, пилот хотел убиться?

Мацей Лясек: Пилот совершил ошибку. Пилот совершил ошибку. В нашем случае мы указали - после считывания записей из кабины, с голосового регистратора - что пилот среагировал, с опозданием, только после снижения ниже высоты 100 метров, но высоты по радиовысотомеру. Там перед аэропортом есть снижение территории, поэтому в такой фазе полёта не применяется считывание с этого высотомера, чтобы не ошибиться из-за рельефа местности. Барометрический высотомер показывает фактическую высоту над аэропортом.

Моника Олейник: А вы хотели бы встретиться с экспертами Антония Мацеревича?

Мацей Лясек: Я встречаюсь со многими экспертами, которые рационально подходят к расследованию этого происшествия. Эксперты из группы Мацеревича не относятся к их числу. Если отбрасываются очевидные факты, говорящие о том, каким образом произошла эта катастрофа, если не учитываются нагрузки на крыло самолёта в концевой фазе и их влияние на то, как могло оторваться крыло, то дискуссия на таком уровне, по моему мнению, не имеет смысла.

Моника Олейник: Большой грех комиссии Миллера – то, что вы признали, что генерал Бласик был в кабине. Так был генерал Бласик в кабине или нет?

Мацей Лясек: По нашим заключениям, командующий военно-воздушными силами находился в кабине в концевой фазе полёта, то есть с момента, когда было доложено, что борт готов, то есть все пассажиры находятся на своих местах, ремни пристёгнуты. Это азбука безопасного выполнения полёта. И вдруг появляются посторонние лица в ранге генерала, генералов, что подтверждается...

Моника Олейник: Сколько их было?

Мацей Лясек: У нас были некоторые сомнения, мы не знали, кому постороннее лицо в кабине может сказать определённые слова – «механизация крыло служит для...» - ведь не лётчику, это может говорить не лётчик лётчику. Эксперты института ZENA указали, что могло быть большее количество посторонних лиц в кабине. Это рассеивало бы некоторые сомнения, содержащиеся как в экспертизе, выполненной МАК, так и в экспертизе, выполненной Центральной криминалистической лабораторией или Агентством по внутренней безопасности, которое по нашему заказу тоже выполняло исследования записей чёрных ящиков. И сейчас посмотрим на одну вещь. Некто входит в кабину, где экипаж явно не реагирует на то, что вошли посторонние лица. То есть это наверняка лица высшего ранга, высшего звания, чем экипаж, перед которыми экипаж – можно сказать – отчитывается: да, «Яку» удалось, им удалось, мы будем пытаться. Затем слышны разговоры, не связанные с полётом, а в это время экипаж поглощён подготовкой к попытке приземления. Дискуссия на тему – был или не был командующий военно-воздушными силами в кабине – имеет тут второстепенное значение, потому что наша комиссия никогда не говорила, вопреки тому, что написали россияне, что командующий оказал какое-либо непосредственное давление на этот полёт.

Моника Олейник: Давление, но вы писали о косвенном давлении.

Мацей Лясек: О косвенном давлении, связанном с миссией, с опозданием, вообще с бременем этого задания.

Моника Олейник: Да, но в Кракове установили, что нет голоса генерала...

Мацей Лясек: Что они не распознали голос.

Моника Олейник: Что они не распознали голос генерала Бласика.

Мацей Лясек: А в остальных случаях они установили, что с большой вероятностью можно принять, что это голоса командира экипажа, второго пилота, бортмеханика, штурмана или других неустановленных лиц. Я хочу,чтобы меня правильно поняли - как исследователь авиакатастроф, я не отвергаю никаких доказательств. Для меня равноценным доказательством – таким же, как доказательство, выполненное Центральной криминалистической лабораторией, экспертами из Кракова – является экспертиза МАК. Ни одна из этих экспертиз не исключает присутствия посторонних лиц в кабине.

Моника Олейник: Но одновременно вы совершили ошибку, потому что вы сказали, что кто-то из комиссии распознал голос генерала Бласика.

Мацей Лясек: Да, конечно. Если бы мы не распознали этот голос, мы бы этого не написали. Но, с другой стороны, если вы...

Моника Олейник: А почему никто не хочет признаться в том, кто именно распознал голос генерала Бласика?

Мацей Лясек: Мы на это уже чётко ответили. Следующим вопросом было бы – а кто и зачем сказал, что самолёт снизился до высоты 10 метров, 5 метров, двух метров выше уровня аэропорта, кто был автором теории столкновения с берёзой, кто автор теории, что двигатели работали до конца – так можно тянуть это до бесконечности. Поверьте мне, катастрофа самолёта «Ту-154» не вызывает никаких разногласий среди людей, профессионально занимающихся расследованием причин авиакатастроф на свете. У нас есть свои контакты с людьми, с которыми мы постоянно работаем. Дело простое, ясное, это типичный случай столкновения с землёй в контролируемом полёте. Это имеет своё название.

Моника Олейник: Была ли это бравада?

Мацей Лясек: Нужно бы вернуться к давнему прошлому. То, что мы описали в рапорте – уход очередных инструкторов, обучение очередных пилотов и членов экипажа на всё более низком уровне. Фальсификация документов по лётной подготовке пилотов, что было подчёркнуто также в рапорте Высшей контрольной палаты. Мы написали об этом в самом деле деликатно.

Моника Олейник: Скажите, пожалуйста, а если бы был ILS, тогда бы эта трагедия не случилась?

Мацей Лясек: Если бы был ILS, то для этого аэропорта были бы описаны другие погодные минимумы в этот день. (...)

Моника Олейник: А учли ли вы такую теорию, что кто-то мог какой-то системой изменять данные, видимые экипажу самолёта?

Мацей Лясек: Все?

Моника Олейник: Да.

Мацей Лясек: Это, скорее, неправдоподобно, все данные?

Моника Олейник: В этой последней фазе полёта, чтобы ввести их в заблуждение, какой-то системой, я не знаю...

Мацей Лясек: То есть какой-то системой вдруг изменить атмосферное давление? Но ничто не указывает на то, чтобы наступило внезапное изменение давления.

Моника Олейник: Высоту, например.

Мацей Лясек: Но как? Мы знаем барометрическую высоту, у нас есть показатели высоты по радиовысотомеру, всё правильно. Мы можем сравнить это путём анализа параметров полёта, записанных в регистраторах, производя интегрирование уравнений движения, это, кажется, так называется – и всё друг с другом совпадает. TAWS, который независимо регистрирует отдельные пункты траектории, показывает то же самое. Но, кроме того, мы постоянно забываем об одной вещи.В концевой фазе полёта система, которая предназначена для защиты от таких происшествий, то есть система TAWS, многократно, драматически генерирует команды «pull up», «pull up», - при такой команде нет времени на то, чтобы раздумывать, хорошо обученный экипаж выполняет процедуры «go around», то есть уход на второй круг. А здесь более десяти секунд игнорируется эта команда. Более десяти секунд игнорирования предшествующих команд, пассивность экипажа, (...), быть может, фиксация внимания на выполнении миссии, поиск доказательства, что условия действительно плохие... Это был трудный заход на посадку, заход на необорудованный аэродром, фактически с двумя радиомаяками. Минимум для такого захода, для экипажа этого самолёта – это 120 метров основания облаков и 1800 метров горизонтальной видимости. Пилот самолёта «Як», который приземлился раньше – он тоже приземлился (о чём мы также забываем) не по правилам, незаконно, он не получил согласия на посадку. За что-то подобное законодательством предусмотрено наказание – лицо, которое сознательно нарушает правила авиаполётов, подвергается наказанию в виде лишения свободы до пяти лет. Но этот пилот сказал: видимость 200 метров.

Моника Олейник: A «Ту-154» получил разрешение на посадку?

Мацей Лясек: Он не получил разрешения на посадку. Поступила команда «Посадка дополнительно», то есть продолжай заход, но согласие будет дано не позже, чем в зоне ближайшего радиомаяка. Не было никакого согласия на приземление в этом аэропорту. Я думаю, что стоит подчеркнуть одну вещь. Идут разговоры о теракте, о взрывах...

Моника Олейник: Ну да, так говорит брат президента Леха Качиньского.

Мацей Лясек: Так говорят, но вопрос – кто мог бы совершить этот теракт.

Моника Олейник: Россияне.

Мацей Лясек: Если российские контролёры за 20 с лишним минут до посадки говорят: «Условий для приёма нет» - по двум каналам, сначала через пассажирский самолёт, который вроде бы передал эту информацию, потом при первой непосредственной связи: «видимость 400 метров, условий для приёма нет». А командир экипажа принимает нерациональное в этом случае решение – попробуем подойти, а если нам не удастся, то уйдём на второй круг. Командир «Яка», который приземлился, говорит: «Ну знаешь, тут плохо (так это можно назвать), но нам удалось, можете попытаться». Как это «можете попытаться»? Как это командир пассажирского самолёта – то, что он военный, не имеет тут значения – может в таких условиях сказать: «можете попробовать зайти, а если вам не удастся, то уйдёте на второй круг»? Затем тот же самый командир экипажа говорит: «Арек, сейчас видимость двести». Контролёр говорит: «Можете снижаться, но не ниже, чем до 100 метров, от ста метров быть готовым к уходу на второй круг». И последняя команда, которая прозвучала, к сожалению, уже немного поздно - из-за тех условий, ведь оборудование, которым располагала группа руководства полётами в Смоленске, было устаревшим, старым (мы указали на многие его ошибки) – прозвучала команда «Уходи на второй круг» - а тут ничего не происходит. Так для чего нам ко всему этому ещё и теракт?

Моника Олейник: Ну хорошо. Профессор Баден, которого не допустили к вскрытию тел, утверждает, что на основании этих снимков, по его мнению, шесть человек могли бы спастись.

Мацей Лясек: Наверное, на основании статистики, а не на основании чего-то другого, потому что фотографии жертв нигде не публиковались, за исключением нескольких очень жёстких снимков, которые вытекли в интернет ещё с российской стороны.

Моника Олейник: Нет, на основании разбросанных обломков самолёта.

Мацей Лясек: Могло спастись шесть человек? Статистика говорит о том, сколько человек может спастись в авиакатастрофе, но всё зависит от того, в каком положении и с какой скоростью этот самолёт сталкивается с землёй. На спине, под таким углом шансы ничтожны, по моему мнению - нулевые.

Моника Олейник: Профессор Клейбер предлагает, чтобы былм международные эксперты, и чтобы они расследовали.

Мацей Лясек: По какому принципу мы подбирали бы этих экспертов? Я уже абстрагируюсь от правовых оснований такого расследования. Я слышал такое высказывание на одной из радиостанций, и это была ведущая программы – может, действительно нужно создать такую комиссию? Ей задали вопрос – зачем? «Ну, если будет международная комиссия, то россияне дадут всё, чего не дали». На каком основании, где это правовое основание, кто может потребовать – ООН, Евросоюз? Нет, я не представляю себе такой ситуации. А если международная группа экспертов установит – ведь на таких фактах трудно вынести иное заключение, чем наше – что причины происшествия именно такие, или ещё более для нас драматические, то что? Мы будем искать очередную группу экспертов, которая, в конце концов, поддержит тезисы, которые никак не поддерживаются фактами? С людьми, настолько убеждёнными в одном тезисе, нет смысла дискутировать. Кто-то когда-то сказал, что если многие поверили во что-то без доказательств, то как же мы можем опровергнуть это доказательствами?

Моника Олейник: А не должны были россияне вообще закрыть аэропорт, если была такая погода?

Мацей Лясек: По правилам, касающимся военной авиации – да. И было ошибкой, что они не закрыли аэропорт и не запретили приземление экипажу самолёта Ил-76, который заходил на посадку. Но что касается правил выполнения полётов в воздушном пространстве Российской Федерации, то мы очень тщательно проанализировали все те документы, которые нам удалось с большим трудом собрать, и которые полностью описывают эту правовую систему. В случае иностранных воздушных судов, приземляющихся на военных аэродромах, то есть в не описанных, непубличных аэропортах, есть положение, доступное для всех экипажей всех самолётов, выполняющих рейсы в Россию: окончательное решение о старте и посадке принимает командир воздушного судна.

Моника Олейник: И ещё, в завершение. Берёза – это мягкое дерево, такое мягкое дерево не может оторвать крыло самолёта.

Мацей Лясек: Думаю, что берёза – определённо более твёрдый материал, чем покрытие самолёта или покрытие крыла самолёта «Ту-154», несущего сложную систему нагрузок. Конец крыла был отягощён аэродинамической силой, вращающим моментом. Если мы разрушаем отдельные фрагменты конструкции, даже если сломаем ими эту берёзу, то одновременно аэродинамические силы и моменты, которые воздействуют на этот конец крыла, доканчивают разрушение крыла. Мы до бесконечности можем повторять это, ну посмотрите...

Моника Олейник: Те эксперты говорят, что были сотрясения, они их слышали, и это свидетельствует о том, что был взрыв.

Мацей Лясек: Сотрясений они не слышали – каким бы это образом, если не была опубликована аудиозапись?

Моника Олейник: Нет, мы же это слышали – ведь мы слышали последние переговоры в кабине.

Мацей Лясек: Ну и на каком основании можно утверждать, в каком месте находится самолёт? Эти сотрясения, на которые ссылаются так называемые эксперты (а чтобы быть экспертом, нужно иметь многолетний опыт и быть признанным в этой области) – на которые ссылаются эти лица, - эти сотрясения были связаны со столкновениями с очередными препятствиями на местности, с более тонкими берёзками, раньше (они оставили следы на конструкции самолёта), ну и с той большой берёзой, из-за которой произошло разрушение.

Моника Олейник: Вы жалеете, что были в этой комиссии?

Мацей Лясек: Мне жаль, что такая комиссия вообще должна была создаваться, здесь не может быть двух мнений.

Моника Олейник: Почему?

Мацей Лясек: Если бы не было катастрофы, комиссия не была бы создана.

Моника Олейник: А, ну да, в этом смысле, понятно.

Мацей Лясек: Тем не менее я горжусь тем, что мог сотрудничать с такими людьми, которые, оставив в стороне даже предубеждения, существующие между военными и гражданскими – мы были, как говорит молодёжь, собраны из разных матриксов – единогласно пришли к одним и тем же выводам. Мы поддерживали друг друга на каждом этапе этого расследования, и сделали очень хорошую работу для того, чтобы такая катастрофа не произошла в будущем.

Моника Олейник: А вы пользовались снимками, ну, например, переданными американцами?

Мацей Лясек: Мы пользовались всеми снимками, которые были в распоряжении комиссии. Я не могу говорить обо всех материалах, но мы должны помнить о том, что члены комиссии собрали громадный объём фотоматериалов , сделанных на месте происшествия в тот же день, а большая группа коллег была на месте на следующий день. Мы измерили не только разброс обломков, но и препятствия на местности, с которыми сталкивался самолёт. Эти элементы, эти деревца, которые были перед берёзой, прямо доказывают, на какой высоте находился самолёт. Их высота скоррелирована с результатами исследования регистраторов. Мы пользовались очень точными спутниковыми снимками, материалами, которые удалось собрать также благодаря людям, не связанным с комиссией - они делали снимки, которые, как им казалось, могут нам как-то помочь. На этом основании был создан рапорт.

Моника Олейник: Но признайте, печально, что в мир пошёл рапорт Анодиной, в котором говорится, что пьяный генерал был на борту самолёта, давил на экипаж, и отсюда такая ситуация, а не иная.

Мацей Лясек: Я думаю, что это результат поспешности с той стороны. Мы многократно высказывали желание сотрудничать с российской стороной и подготовить совместный рапорт, который мог бы сказать: одним голосом: да, мы добросовестно расследовали катастрофу. Конечно, мы бы не убедили людей, которые до смерти будут верить в теорию о покушении, но это было бы решительно лучше, чем два различных голоса. Но право первенства в расследовании этого происшествия – и это тоже нужно очень чётко подчеркнуть – имела российская сторона. Эта катастрофа случилась там, на их территории, и...

Моника Олейник: Но там был глава государства, наш.

Мацей Лясек: Российская сторона не принимала решения о том, что она передаст нам расследование этого происшествия, и мне ничего не известно на эту тему. Но нам не хотелось, чтобы российская сторона произвела такое глубокое исследование нашей системы подготовки военных пилотов, перевозящих важнейших лиц в государстве. Думаю, тут ни у кого нет сомнений, особенно после последнего рапорта Высшей контрольной палаты, что состояние этой системы было очень, очень плохим, определённо ниже среднего – то есть уровень безопасности был определённо ниже того, который гарантирует гражданская авиалиния среднего класса.

Моника Олейник: Когда вы ежедневно слышите о теракте, то что вы думаете?

Мацей Лясек: Что иногда с меня достаточно ввязывания в дискуссии, потому что на самом деле это мешает нашей нормальной работе. Многократно повторяемая ложь становится приемлемой для общественного мнения истиной. Может быть, мы действительно совершили ошибку, что наш рапорт был слишком сложен, слишком труден для восприятия, и что на самом деле очень многие люди его не прочитали. У людей, которые прочитали рапорт, нет сомнений, но они прочитали его с пониманием, спокойно задавая вопросы – а почему так, а почему иначе, без каких-то предубеждений. Мы тоже подошли к расследованию этого происшествия как к чистому листу, все гипотезы были допустимы. И в течение пятнадцати месяцев работы очередные гипотезы отвергались.

Моника Олейник: То есть вы принимали во внимание и теракт.

Мацей Лясек: Мы принимали во внимание любую причину, которая могла привести к этому происшествию. Вы, наверное, отдаёте себе отчёт в том, что для людей, которые много лет связаны с расследованием авиакатастроф – а это наши товарищи по армии, это коллеги, которые были привлечены в комиссию с гражданки – катастрофа самолёта с главой государства это очень, очень невероятное происшествие. Мы все могли ожидать, что уровень безопасности, уровень обеспечения безопасного выполнения полёта, уровень подготовки экипажей будет высшим из возможных. Мы читали, когда-то в одной газете было опубликовано интервью с пилотом Air Force One, и там работают лучшие из лучших. А здесь мы имеем дело с экипажем, который даже не в состоянии правильно выполнить процедуру ухода на второй круг. Мы имеем дело с экипажем, который фальсифицирует документы о минимумах, о том, был ли проведён контроль навыков пилотажа. Это армейские коллеги первыми указали, что экипаж не имел права выполнять этот полёт. Только у бортмеханика были правильно выданные и действительные лётные права. Все остальные, согласно армейским предписаниям, были недействительны.

Моника Олейник: То есть они вообще не должны были сидеть в этом самолёте и управлять этим самолётом?

Мацей Лясек: С формальной точки зрения они не должны были находиться в этом самолёте, потому что у них не было действительных допусков на выполнение этого полёта.

Моника Олейник: Большое спасибо, доктор Мацей Лясек был гостем Радио ЗЕТ.

ОРИГИНАЛ

УСАДЬБА УРСЫ