Продолжение 31-ой главы книги "История России. Учебник для учителя". Первая часть здесь.

Общинное миростроительство

Начиная с дискуссии славянофилов и западников в центре полемики о самобытности русского народа находился феномен крестьянской общины. В нем находила свое отражение коллективистская ценностная парадигма национального бытия. Институт общины в других цивилизациях не имел той установки на воплощение идеи коллективизма, как русский «мир». Общее понятие община, возникшее в научном обороте в рамках решения задачи поиска универсальных форм организации жизни традиционного общества, не полностью отражает специфичную сущность мироцентричной организации жизни русского крестьянства. После революции 1917 года «мир» с той или иной степенью успешности был замещен колхозом. Традиционная ценность общинности (коллективизма) нашла в советское время модернизированную форму выражения. Важно, что несмотря на произошедшую трансформацию она была сохранена и даже вынесена в качестве одного из главных принципов новой идеологии. Следовательно, общинность, сохраняемая при всех инверсиях моделей государственной организации, есть базовая системообразующая ценность российской цивилизации.

Н.А. Бердяев писал о «русском коммунизме» как об основе национального бытия России, организации труда обнаруживаются на предприятиях дореволюционной России повсеместно, вне зависимости от наличия официальных артельных уставов.  Видимо, игнорирование властями принципа артельности самоорганизации русских рабочих явилось одним из недоучтенных факторов пролетарской революционности в России в начале XX в. «Жизнь, - писал исследователь феноменологии артельного труда М. Слобожанин, - конечно, далеко не всегда осуществляла во всей полноте именно такие основы артельных организаций, какие… они были в идеале, созданном народным творчеством, к каким он стремился в своих исканиях правды жизни и, ради этой правды, не мог отказаться от них. В этих идеалах воплощал он не только стремление к улучшению своего материального положения, но и стремление личности к освобождению… к равноправию, к народоправию и сознательности, к уважению человеческого достоинства в себе и других, к дружбе, братству и т.д. Все эти прогрессивные течения, оставшиеся таковыми до сих пор, народ облек без посторонней помощи в понятие об идеальной артели, и, естественно, крепко держался за нее, и, несомненно, будет неуклонно идти к ней до тех пор, пока она не станет для него действительностью, реальностью». Могут возразить, что идеалу равенства в России противоречила реальная феноменология неравенства. Иерархичность российского государства общеизвестна.
 

Образ властной пирамиды в России использовался как нарицательное обозначение. Пропасть между народом и высшими этажами власти была, действительно, разительной.
 

Крылатой стала фраза М. Гиляровского: «В России две напасти – внизу власть тьмы, вверху – тьма власти». Однако в российской сословной иерархии была своя специфика. Разные сословия никогда не выступали как различные антропологические типы. Согласно идеологии русского крепостного права, государственное «тягло» имело всесословный характер. Дворянство в России и шляхетство в Речи Посполитой, несмотря на сходство социально-экономического положения, представляли собой различные социальные типы. Дворяне позиционировались, прежде всего, как слуги государевы. Они не были аристократией в западноевропейском понимании. Отсюда не случайно утверждение ряда мыслителей о том, что в России так и не сложился феномен аристократизма. В.О. Ключевский ссылался на высказывания поляков, что в Москве управляют «мужики». Шляхта самопозиционировалась принципиально иначе, чем российское дворянство. Не шляхтичи несли государево тягло, а сам польский король являлся по законам Речи Посполитой представителем интересов аристократии. Шляхетское позиционирование породило такие эпитеты как «белая кость», «голубая кровь» и т.п.

Они подчеркивали не просто более высокий социальный статус, но различия антропологического характера.  А это и есть провозглашение людей разного сорта. Часть российского дворянства пытались подражать польской шляхте. Это было сродни некоей моде на чужестранное. Перенос западной аксиологии, действительно, привел к значительным деформациям традиционного русского понимания всеединства человечества. Но подражание осталось подражанием, не приведя к изменению собственной сущности.
 

В девятнадцатом веке оно приобрело широкий размах. Мотив справедливости оказался более значим, чем мотив сословного интереса. Но жесткая модель социальной иерархии (принципиально, что не антропологической) существовала фактически во всей российской истории. Как этот иерархизм мог, в таком случае, соотноситься с идеей равенства? Нет ли здесь противоречия? Противоречие, действительно существует. Но оно было заложено в самой природе российской цивилизации. В России фактически сосуществовало параллельно два мира. Один был мир общинный, второй – мир государственный.

Община сама брала на себя функции, возлагаемые на Западе на органы государственной власти. Такое положение определялось в значительной мере масштабами российских территорий. Общинный мир был до известных пределов социально изолирован. Он не включался, соответственно, как на Западе в единую систему общественной иерархии. «Итак,- рассуждает о двух мирах русского бытия исследователь национальных типов сознания Г.Д. Гачев, - в русском Космосе три главных агента истории: Россия - мать – сыра - земля, а на ней работают два мужика: Народ и Государство – Кесарь. И оба начала ей необходимы. Народ – это тот малый, что протягивается по горизонтали: из Руси – всю Россию собою покрыть напрягается, хотя и убогий числом – населением: мал да удал! Но – и бегл, не сидит – стоит на месте. Потому и понадобилось жесткое начало власти, формы, порядка – и оно, естественно, с Запада натекло. Оттуда же – индустрия (огне - земля промышленности) и город. Народ – воля, а Государь (ство) = закон. Межними – Психея России, душа русской женщины». Именно в общинном мире идея христианского равенства легла в основание модели жизнеустройства. Само название доминирующей массы населения – «крестьяне» было производно от «христиане».

Община в России называлась «мир», подразумевая, что она выстраивается по принципам должного для христианской этики миростроительства. Для сравнения, в западной Европе община обозначалась понятием civic и была и остается связана с идеей нормативизации гражданских отношений. От civic было исторически производно понятие «цивилизация», которое в западном категориальном словаре противопоставлялось «дикости» и «варварству», подчёркивая должную степень общественной развитости.  Идея социального иерархизма вместо социального равенства доминировала в ином российском жизненном пространстве, а именно, в сфере государственного служения.
 

Другое дело, что отрыв этой сферы от народной жизни приобрел на определённой стадии исторического развития критический характер. П.Б. Струве охарактеризовал этот отрыв через понятие «отщепенство». Возникла реальная угроза утраты элитой цивилизационной русской идентичности. Для значительной части дворянства, как известно,  русский язык не был родным языком. Потребовался жесткий русификаторский курс Николая I, чтобы предотвратить окончательную космополитизацию правящего класса. Через утверждение в новой идеологии принципа «народности» проводилась идея, что не элита, а именно народ с его ценностями, основанными на православии (базовом компоненте уваровской триады) является главным содержанием государства. Государственные институты с соответствующими иерархическими уровнями нужны для того, чтобы воплотить в практическом смысле идеалы народной жизни. Акценты были расставлены. Для элиты в предлагаемой модели христианского общежительства места не находилось. Только царь и народ. Впоследствии И.Л. Солоневич назвал эту модель «народной монархией», считая её русским идеалом общежительства. Формулируемые перед страной вызовы модернизации предполагали ломку структур изолированных миров. На повестке стоял вопрос о формировании нового типа социально мобильного общества. Соответственно, актуализировалась проблема сведения двух русских миров в рамки единой общественной системы.

Но какова может быть платформа единого российского общества? В одном случае за основу могла быть взята модель общинного жизнеустройства, в другом – дифференциации на элиты и массы по критерию социальной успешности. Такой проблемы для западного социогенеза не было. Смена модели на западе при переходе от традиционного общества к обществу «современного» типа состояла лишь в смене элитаристских группировок, но не в отмене самой системы неравенства. Для России проблема переноса на государственность аксиологического комплекса народного бытия была главным вопросом всей обществоведческой рефлексии. Одно направление общественной мысли исходило из представления о принципиальной неприемлемости такого переноса. Для него народная общинность была синонимична отсталости. Попытка упразднения общины П.А.Столыпиным была политической реализацией именно этого подхода. Второе направление, напротив, как раз в сохранившейся русской общинности видело основы будущего общественного жизнеустройства. Община, заявляли народники, есть ячейка социализма. Её значение при переходе к социалистическому обществу – общемировое. Третье направление искало новые формы коллективистской организации. Хотя крестьянская община и признавалась социальным рудиментом, но выдвигались максимально адаптивные к традициям общинности, основанные на принципах коллективизма модели жизнеустройства.
 

Показательно в плане этой связи название книги Н.А.Бердяева «Истоки и смысл русского коммунизма». Коммунизм в России рассматривается в ней как русское национальное явление, имеющее глубинные исторические истоки. Коммунистическая идеология не была, таким образом, производной от марксизма. Напротив, марксизм получил распространение в России именно в силу совпадения его коллективистского пафоса с парадигмой «русской идеи». Тема равенства задавала, таким образом, основу российской общественной рефлексии. Поиски моделей её воплощения прослеживаются во всей истории России.

Интеграционная модель российского государства

Историческая Россия представляла собой в плане этнических взаимоотношений особый тип интегрирующего государства. Ее специфика заключалась в нехарактерном для Запада сохранении этнической идентичности и традиций населявших российскую территорию народов. Многие из них под защитой и покровительством российского государства смогли достичь более высокого уровня собственного национального самосознания. Русский этнически интегративный путь резко диссонировал с расистским путем развития западного колониализма, стоившего физического существования не для одного десятка народов. Имелись прецеденты переселения в Россию целых народов, спасавшихся под скипетром русского царя от геноцида. Например, буддисты калмыки (XVII в.), мусульмане гагаузы (XVIII в.) Переселенческие потоки направлялись даже из Европы, составив по статистике за период с 1828 по 1915 гг. 4,2 млн. чел. Джордж Керзон, имевший опыт колониального управления Индией, признавал: «Россия, бесспорно, обладает замечательным даром добиваться верности и даже дружбы тех, кого она подчинила силой... Русский братается в полном смысле слова...

Он не уклоняется от социального и семейного общения с чуждыми и низшими расами», к чему «англичане никогда не были способны»». Национальное происхождение не было препятствием для продвижения по службе и занятия самых высоких государственных должностей инородцев. На министерских постах в императорской России постоянно фигурировали немецкие, армянские, татарские фамилии. Интеграционной комплиментарности удалось даже достичь в отношении с рядом покоренных военным путем мусульманских народов. Во время Первой мировой войны своим героизмом и верностью России прославилась кавказская «Дикая дивизия», состоявшая из дагестанского, азербайджанского, чеченского и ингушского полков.
 

Мягкий вариант русской колонизации предполагал сохранение структур регионального автохтонного управления (не имевших, впрочем, ничего общего с национально-территориальным федерализмом большевиков). В определенном смысле можно говорить о функционировании параллельных управленческих механизмов на окраинах Российских империи. Один распространялся на имперскую бюрократическую вертикаль, другой – на соответствующую этноконфессиональную общность. Даже в титуле верховного суверена Российской империи отражался интеграционный характер государственной власти. Звание император это лишь одна сторона медали, отражающая унитарный принцип бюрократической вертикали. Но, с другой стороны, император это: «Самодержец Всероссийский Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский; Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Польский, Царь Сибирский, Царь Херсониса Таврического, Царь Грузинский, Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Литовский, Волынский, Подольский и Финляндский; Князь Эстляндский, Лифляндский, Курляндский и Семигальский, Самочитский, Белостокский, Корельский, Тверский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных; Государь и Великий Князь Новгорода низовские земли, Черниговский, Рязанский, Полотский, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский, Витебский, Мстиславский, и всея Северные страны Повелитель; и Государь Иверский, Карталинские и Кабардинские земли и области Арменские; Черкесских и Горских Князей и иных Наследный Государь и Обладатель; Государь Туркестанский; Наследник Норвежский, Герцог Шлезвиг-Голштинский, Сторманский, Дитмарсенский и Ольденбургский и прочая и прочая и прочая».

Таким образом, и казанские татары, и грузины, и армяне имели своего суверена, фигура которого для них совпадала. Быть русским не означало в России, как для титульных имперских народов в колониальных империях Запада, возможность получать определенные преференции. Сама принадлежность к русским имела надэтнический характер. Видными фигурами в российской истории были имевший украинское происхождение Н.В. Гоголь, грузинское – П.И. Багратион, армянское – И.К. Айвазовский, еврейское братья Рубинштейны, немецкое Э.И. Тотлебен и др.

Угроза цивилизационных войн

История России это история непрекращающихся войн. По подсчетам С.М. Соловьева, с 1055 по 1462 год Русь перенесла 245 нашествий. За период с 1365 по 1893 гг. 305 лет Россия провела в войне. Когда боевые действия непосредственно не велись, над Россией фактически всегда нависал дамоклов меч военной угрозы. Формы и технологии ведения войн в современную эпоху существенно изменились. Войны нового типа характеризуются как информационно-психологические. Но существо угроз в отношении России это не меняет. Главная угроза для российской цивилизации на всем ее историческом существовании исходила с Запада. Даже в периоды нашествий кочевников с Востока, именно Запад представлял для России основную опасность. Агрессия Запада была цивилизационным вызовом. На кону находилось само существование русской (российской) цивилизации. То что именно Запад выступал агрессором в отношении к России, а не наоборот, признавали и многие западные мыслители. Среди них – А.Дж. Тойнби – один из основоположников цивилизационного подхода. Научная честность не позволила ему поддержать популярную в рамках западной пропаганды тему «русского империализма». Именно западная опасность являлась, согласно А.Дж. Тойнби, тем цивилизационным вызовом, который в качестве ответа обусловливал мобилизацию России в ее великих исторических свершениях. «На Западе, писал он бытует понятие, что Россия – агрессор. И если смотреть на нее нашими глазами – то все признаки налицо. Мы видим, как в XVIII веке при разделе Польши Россия поглотила львиную долю территорий, в XIX веке она – угнетатель Польши и Финляндии, и архиагрессор в послевоенном сегодняшнем мире. На взгляд русских все обстоит ровно наоборот.
 

Сторонний наблюдатель, если бы таковой существовал, сказал бы, что победы русских над шведами и поляками в XVIII веке — это лишь контрнаступление... в XIV веке лучшая часть исконной российской территории — почти вся Белоруссия и Украина — была оторвана от русского православного христианства и присоединена к западному христианству... Польские завоевания исконной русской территории были возвращены России лишь в последней фазе мировой войны 1939-1945 годов. В XVII веке польские захватчики проникли в самое, сердце России, вплоть до самой Москвы и были отброшены лишь ценой колоссальных усилий со стороны русских, а шведы отрезали Россию от Балтики, аннексировав все восточное побережье до северных пределов польских владений. В 1812 году Наполеон повторил польский успех XVII века... Германцы, вторгшиеся в ее пределы в 1915-1918 годах, захватили Украину и достигли Кавказа. После краха немцев наступила очередь британцев, французов, американцев и японцев, которые в 1918 году вторгались в Россию с четырех сторон. И, наконец, в 1941 году немцы вновь начали наступление, более грозное и жестокое, чем когда-либо. Верно, что и русские армии воевали на западных землях, однако они всегда приходили как союзники одной из западных стран в их бесконечных семейных ссорах. Хроники вековой борьбы между двумя ветвями христианства, пожалуй, действительно отражают, что русские оказывались жертвами агрессии, а люди Запада — агрессорами... Русские навлекли на себя враждебное отношение Запада из-за своей упрямой приверженности чуждой цивилизации». Россиефобия являлась исторически устойчивым основанием формируемого западной пропагандой образа России.

Конечно, среди европейских и американских мыслителей часто обнаруживались и русофильски ориентированные фигуры, такие как В. Шубарт. Но доминирующим на Западе всегда было именно течение, продуцирующее фобии в отношении российской цивилизации. Ведущими мотивами антироссийской пропаганды являлись идеологемы о варварстве, рабстве, империалистичности русского народа. Проводилась мысль о врожденности этих качеств, принципиальной неперестраиваемости России. И.А. Ильин подчеркивал, что Запад вел борьбу не против самодержавия, или коммунизма, а против самой России. Не тоже ли самое обнаруживается и сегодня? За критикой «режима» латентно проявляется основной адресат, против которого ведется борьба – сама Россия. Чем же определялась западная враждебность в отношении России? Именно Россия исторически являлась главным препятствием на пути мировой глобализационной экспансии Запада, реализации западного проекта. Отсюда – устойчивое стремление устранения этого препятствия. Отсюда же развитие комплекса россиефобии, ввиду обнаруживаемой невозможности данное препятствие устранить.

Источник